Книга берлинского окружного бургомистра Хайнца Бушковски "Нойкельн повсюду" увидела свет совсем недавно. Но уже на основании тех фрагментов, которые печатались в анонсах, у меня сложилось впечатление, что это главная политическая книга года в Германии.
Хайнц Бушковски родился в 1948 году в том самом Нойкельне, администрацию которого с 2001 года он возглавляет. Его пример показывает: еще в 60-е и 70-е годы прошлого века человек с умом, трудолюбием и упорством мог сделать в немецком обществе хорошую карьеру, даже если рос в бедности. Пожалуй, именно поэтому Бушковски так страстно обличает социальные изменения, в силу которых подобное сегодня становится практически невозможным, в частности провалившуюся интеграционную политику и нежелание меньшинства мусульманского населения следовать правилам, которых придерживается большинство.
Бушковски пишет: "До тех пор пока мы будем проводить политику всепонимания и всепрощения, давая понять, что не собираемся изменять сложившуюся ситуацию, поскольку пренебрежение обычаями есть часть культурной идентичности и открытости миру, мы не найдем достаточно сподвижников для реализации действительно успешной интеграционной политики".
Зная ситуацию в Берлине и понимая политико-медийное подсознательное, можно было предвидеть, что первой реакцией прозвучит табуированное "Саррацин". Бушковски обвиняют в популизме, потому что он рассказывает о параллельных обществах, о пространствах, на которых не действует закон, о надломе государственной монополии на насилие. Его опыт попытаются отрицать, преуменьшить, объявить политическим заказом. И это еще одна причина, по которой стоит воспротивиться такому подходу заранее.
С проблемами, изложенными в книге Бушковски, неразрывно связаны споры о допустимости появления в немецком эфире и показе в Германии американского фильма "Невинность мусульман". Почему? Потому что в обоих случаях встает один и тот же вопрос: подобает ли к мусульманам – в силу их веры – подходить с иными мерками, чем к остальному населению нашей страны? Или, точнее, подобает ли интерпретировать существующие нормы применительно к мусульманам как-то иначе? И если да, то почему?
"Оскорбление религии, способное нарушить общественное спокойствие, у нас вне закона", – говорит министр иностранных дел Гидо Вестервелле, оправдывая запрет на демонстрацию фильма. На самом деле эта мысль должна звучать иначе: оскорбление религии, адепты которой угрожают нарушить общественное спокойствие, запрещается именно в силу такой угрозы. Зато оскорбление другой религии, представители которой выражают свое возмущение мирными способами, разрешается. Пример тому – язвительные карикатуры на Папу в немецком сатирическом журнале Titanic.
Нойкельнские мусульманские группировки не уважают законов и не соблюдают их, поскольку считают, что они действуют только для "неверных". Некоторые немецкие мусульмане хотят, чтобы их защищали от оскорбления их религиозных чувств как-то иначе, чем других, или считают, что они могут бороться против таких оскорблений более агрессивно, чем в аналогичных случаях поступают католики. В государствах, правители которых руководствуются нормами ислама, права иноверцев ограничены. Приведу три примера, подтверждающих, что мусульмане используют применительно к адептам своей религии и других религий двойные стандарты. И здесь исламу стоит задаться вопросом, правда ли он не имеет к такому феномену ни малейшего отношения.
Да, в Коране есть примеры как веротерпимости, так и ее противоположности. Но ислам в своих истоках – это в равной мере кодекс законов и божественное откровение. Он изначально служил объединению диких народов пустыни и созданию одного, обязательного для всех свода правил. Легенды, мученики, главы, кровь и раны – все это добавилось позднее, главным образом благодаря шиизму. Так что ислам с самого начала включал в себя религиозные и политико-юридические элементы, заботился о спасении душ верных и вместе с тем о нормах человеческого общежития.
Все попытки исламских ученых подвергнуть Коран и законы шариата историко-критическому анализу, как-то модернизировать эту религию заканчиваются запретом или жестоким подавлением со стороны иерархии блюстителей веры – это началось еще с изгнания философа Аверроэса из Кордобы в 1195 году. Исламовед Наср Хамид Абу Саид, преподававший в Каирском университете и занимавшийся исследованиями в области истории исламской теологии и современного исламизма, в 1995 году был объявлен еретиком за то, что анализировал Коран средствами литературоведения, и решением суда принудительно разведен с женой. Ученому пришлось эмигрировать в Нидерланды. Такое юридическое признание применимости законов шариата, охарактеризованное Европейским судом по правам человека как "несовместимое с фундаментальными принципами демократии", сегодня безнадежно расходится с нормами, на которых основывается сосуществование в свободных обществах. А значит, политический ислам не только не подходит для Германии, но и вообще не вписывается в какую бы то ни было демократическую систему.
Чтобы требовать политической сатисфакции, исламу сначала нужно принять примат универсальной декларации прав человека и сразу вслед за этим позволить любому, кто пожелает, отказываться от веры – вот только кто мог бы установить такую норму для всех течений ислама, враждующих между собой? А пока этого не произойдет, я буду уважать каждого отдельно взятого человека, в частном порядке исполняющего свои религиозные обязанности и придерживающегося своих убеждений, но продолжу рассматривать политический ислам и исламское право как врагов правопорядка и общества, в котором я хочу жить.
Почему – и это куда более сложный вопрос – у нас в Германии вообще ведутся споры, распространяется ли на представителей определенного религиозного сообщества универсальность наших правил? Или о том, насколько необходимо/уместно/возможно предусмотреть для них какие-то особые положения, отнестись к ним с особым тактом – вплоть до терпимого отношения к правонарушениям? На такое в правовом государстве не может претендовать никакая группа и никакое объединение по религиозному, этническому или территориальному признаку. Знаменательное исключение являет собой запрет на отрицание холокоста в Германии, обусловленный немецкой историей.
Тогда почему мы должны делать исключение для мусульман?
Боюсь, об этом задумываются потому, что реализация законов может нести угрозу для пресловутого общественного спокойствия. Боюсь, немецкое государство не хочет провоцировать не готовое к соблюдению законов меньшинство среди мусульманского населения Германии. И, боюсь, опасения государства обусловлены тем, что оно не знает, как отреагирует большинство на такую провокацию меньшинства. Я представляю себе фатальную логику наших исполнительных властей так: не надо будить спящих собак.
Те, кто живет в Берлине, знают: в городе есть пространства, на которых не действует закон. Они поостерегутся вечером пойти пешком со своим чернокожим приятелем из Африки через район Марцан-Хеллерсдорф, чтобы не нарваться на оскорбления или даже на драку с бритоголовыми. Или, оказавшись в Нойкельне, адекватно ответить на выпад арабской молодежной банды: "Что смотришь, жертва?" Для тех, кто может себе это позволить, Берлин достаточно велик, чтобы обходить эти районы далеко стороной. В остальном люди предпочитают лицемерно замалчивать хорошо знакомые проблемы – если позволяют средства. Что делать, если к твоим детям на Фойригштрассе в берлинском районе Шенеберг изо дня в день пристают турецкие подростки? Переезжать в район Фриденау. Если в школе в районе Шарлоттенбург, где ты живешь, мусульмане составляют более 10% учеников, супруги фиктивно разводятся, и жена переезжает с ребенком в район Вестенд. Или подает бесконечные жалобы — и добивается перевода своего чада в школу в Груневальде.
По-человечески это можно понять. Все мы хотим жить в мире. Кто станет требовать перемен, когда гораздо проще не замечать проблемы, "откупаться", обеспечивая комфорт для собственной семьи?
Однако общественное спокойствие всегда находится в шатком равновесии. Оно может быть обеспечено лишь при условии, что у всех членов общества сохраняется ощущение: бремя, которое ложится на мои плечи, нельзя считать несправедливым по сравнению с еще чьей-то ношей. Общественное спокойствие возможно лишь при условии, что государство не допускает исключений.
Но немецкому государству – в силу сразу двойного диктаторского прошлого – непросто реализовать монополию на насилие, как это делают его демократические соседи и друзья, подчас действующие с жестоким самоуправством. Все еще сохраняющаяся неуверенность в своей легитимации – одна из причин страха, мешающего пресекать правонарушения, если они совершаются не отдельными индивидами, а дентифицируемыми группами, которым удается выдать себя за преследуемые меньшинства.
Такая робость – при всей ее импозантности и понятности – несет в себе риски. Они связаны с политическим пренебрежением интересами маленьких, бедных людей. Тех, у кого нет средств, чтобы перебраться в богатые районы и перевести детей в дорогие школы. Тех, кто всегда платил по чужим счетам. И здесь их национальная или религиозная принадлежность не играет никакой роли. Когда структурная несправедливость укореняется, те, кому приходится следовать законам, всегда страдают от тех, перед кем такой необходимости не стоит. Рано или поздно это приводит к взрыву.
В левом спектре немецкой политики есть отдельные индивиды, которые, как мне кажется, питают к себе, как к немцам, и к своему государству такую ненависть, что почти приветствуют подобные взрывы. Они считают их отчаянной реакцией, вызванной самоупразднением государственной монополии на насилие, а следующий за этим террор со стороны обитателей территорий – средством доказать немецкому населению, что оно якобы неизлечимо больно расизмом и фашизмом.
Но рыба всегда гниет с головы. Терпение простых граждан почти бесконечно. И только там, где государство отказывается от того, что единственно и оправдывает его существование, — непреложного действия Конституции, Уголовного и Гражданского кодексов, их практической реализации, — только там, где гражданин вдруг понимает, что "родное государство" его обманывает, не дает правовых гарантий, простые граждане задумываются об альтернативах.
Хайнц Бушковски пишет в своей книге о жителях Нойкельна немецкого происхождения, которые подвергаются травле со стороны мусульманских парней: "И потому люди задаются вопросом: где я? В своем городе? В своей стране?
И потому многие рано или поздно приходят к выводу: мне не нравятся эти люди. Раз они не хотят со мной жить, тогда и я не хочу жить с ними".
Нормы правового государства и их практическая реализация — это реальная задача; безусловное исполнение этих норм есть предпосылка для мира в обществе. И если кто-то считает, что по причине идеологических или религиозных убеждений, физической силы или социального положения ему соблюдать общие правила необязательно, это нельзя оставлять без последствий. Иначе наше государство, как и любое другое, ограничивающее свою монополию на насилие или поступающееся оной, рискует прогнить с самого центра.