Писатель Дмитрий Дробницкий — о возможных последствиях очередных гонений на Евгения Ройзмана

Дмитрий Дробницкий. Фото из личного архива

В минувшее воскресенье, аккурат на годовщину событий в Сагре, следователи при поддержке СОБР вошли в здание женского реабилитационного центра фонда «Город без наркотиков» для проведения обыска. Ордер был получен в рамках уголовного дела, возбужденного по 127-й статье УК («Незаконное лишение свободы»). Поводом послужила смерть одной из женщин, проходивших реабилитацию в центре. Татьяна Казанцева, уроженка Нижнего Тагила, наркоманка со стажем, в центре почувствовала себя плохо, была доставлена в ближайшую больницу и там скончалась, предположительно от вирусного менингита. Следственные органы немедленно начали проверки, которые и привели в конечном счете к штурму СОБРом здания, построенного фондом в старообрядческой деревне Сарапулка. Этот населенный пункт немедленно стал главным источником новостей, точно так же, как ровно год назад ньюсмейкером стала Сагра.

Президент фонда Евгений Ройзман вполне ожидаемо молчать не стал. Безусловно, Ройзман человек противоречивой репутации и неоднозначного прошлого. Но определенно о нем известно две вещи. Во-первых, он, обличая неповоротливость и неэффективность правоохранительной системы, борется с наркомафией и наркоманией. Во-вторых, молчание и бездействие — явно не его modus operandi. Год назад во многом благодаря его фонду Сагра стала известна широкой российской публике. Тогда попытка завести дело на оборонявших свои дома вооруженных мужчин разбилась о медийную активность Ройзмана, а также об умелые и быстрые действия адвоката фонда. Да и теперь свердловская полиция в лице полковника Валерия Горелых уже частично пошла на попятную, пообещав не разгонять реабилитационный центр, и допустила возможность того, что показания реабилитантов фонда, полученные в отделении полиции, могут и не найти своего подтверждения.

Центр в Сарапулке уже закрывали в 2003 году. Было возбуждено ни много ни мало 20 уголовных дел, которые все были прекращены в 2007 году за отсутствием события преступления. В 2011 году центр был повторно открыт. И вот новая напасть, с которой Ройзман и его соратники надеются справиться теми же методами — грамотные адвокаты и общественное давление через максимальную прокачку СМИ и блогосферы. Таким же образом в свое время избежал реального тюремного срока руководитель нижнетагильского «Города без наркотиков» Егор Бычков. Кстати говоря, скончавшаяся Татьяна Казанцева вполне могла быть реабилитантом того разогнанного фонда. Процесс над Бычковым обсуждали все, в том числе и на центральных телеканалах. Через популярных музыкантов дело даже дошло до президента.

Всё, что я читал и слышал о Ройзмане, говорит о том, что он очень популярный и влиятельный человек в Свердловской области. Его сторонники утверждают, что любые выборы в регионе он бы смог выиграть «в одни ворота». Ройзман осторожно относится к политике, но политиком по факту являлся бы даже в том случае, если бы не сотрудничал в 2011–2012 годах с Михаилом Прохоровым, принеся, кстати говоря, ему отличный результат на выборах президента в своей родной области. При этом Ройзман с очевидностью оппозиционер, он борется с системой и уже одними своими действиями требует ее трансформации, поскольку его агентура, излавливающая наркоторговцев, частично подменяет собой полицию и ФСКН, а его центры реабилитации подменяют собой официальные лечебные учреждения соответствующего профиля.

Недавно мой коллега по цеху подверг критике схематичное разделение народа на протестное «аморальное меньшинство» и молчаливое «моральное большинство», разумно вопрошая: а к какой категории отнести лидера левого фронта Удальцова? Что же, я на тех же основаниях хочу спросить: а к какой категории отнести Евгения Ройзмана? Да, методы у него спорные, но, боюсь, вооружившись белыми перчатками, наркомафию не одолеть. И большинство населения, во всяком случае в Свердловской области, его поддерживает, причем поддерживает именно по моральным соображениям — наркомания видится как очевидное зло, а Ройзман противостоит ему. В связи с этим сложно даже ставить на общественное обсуждение методы фонда. Любое демократическое волеизъявление народа их поддержит. Это не делает их однозначно законными, зато ставит очень важный вопрос — может ли вообще «моральное» большинство или меньшинство быть молчаливым?

На примере фонда «Город без наркотиков» мы видим, как люди, находясь под прессингом силовиков и судебной системы, бросают тем не менее им вызов, причем не из-за собственной столичной избалованности или ради пресловутых «денег Госдепа», а исходя из желания уничтожить зло и дать лучшую жизнь своим согражданам. Сагра и Сарапулка — точки на карте России, которые, при всех оговорках о личности Ройзмана, олицетворяют собой то, что штатные политологи, изобретя «молчаливое моральное большинство», сочли несуществующим — низовую активную самоорганизацию народа. И раз система сопротивляется такой самоорганизации, то это прежде всего говорит о том, что систему надо менять. Если бы гражданам России не отказывали в активной самообороне, то герои Сагры были бы награждены государственными орденами, а не были бы на положении людей, всем миром и Божьей милостью защищенных. Если бы полицейские начальники и судьи были бы выборными, то не было бы никакого обыска в Сарапулке — судья бы не выдал ордер, а следователь не просил бы его, ведь на следующий срок могут и не переизбрать. И если бы суд присяжных защищал Бычкова со товарищи, то не было бы ни одного шанса на обвинительный приговор.

Но есть и еще одно важное обстоятельство. В конструкте «молчаливого морального большинства», в который не вписались слева Удальцов, а справа Ройзман, спрятана прямая опасность для свободы слова и свободы выражать свое мнение. Эта свобода «подарила» нам охальниц из Pussy Riot, но вместе с тем спасла мужиков Сагры и тот же центр Ройзмана в 2007 году, а также стоит на пути гей-парадов. Проку от «моральных молчальников» нет никакого, кроме всевластия коррумпированных МВД и судейского корпуса. Всякое же разумно устроенное государство опирается на тех, кто молчать отказывается.

Источник